Долгое время система управления оставалась бюрократической, централизованной, даже если бизнес строился на владении пакетами акций других компаний. С установлением на планете в 1970-1980-х годах неолиберальной модели бюрократизм бизнеса не стал слабее, а вот демократические элементы в управлении перестали даже обсуждаться всерьез. Менеджмент и владельцы компаний не проявили интереса к выработке новых схем вовлечения сотрудника в дело принятия решений, даже если эти решения носят частный характер и касаются, например, вознаграждения за труд работника и его коллег. Для подобных схем должны были возникнуть новые исторические условия. Но какие? И чем должны отличаться они от условий породивших бизнес-бюрократию?

Много тысяч лет экономическая деятельность не знала даже намека на конфликт демократии и бюрократии. Просто, не существовало ничего, кроме слабых зачатков коллективного руководства. Вертикаль возникла, развивалась вместе с капитализмом и подошла к кризису технического уклада неолиберализма. Это позволило выявить ее неидеальные черты и поставить вопросы о поиске новой организации управления, включая систему взаимной оценки сотрудниками друг друга и руководства.

Глубокие корни бюрократии

Еще в древней Греции частные мастерские, торговые лавки и поместья управлялись бюрократически. Рабам и наемным работникам одинаково не позволялось коллективно принимать управленческие решения. Они не могли и мечтать участвовать в распределении прибыли. При этом владельцы предприятий  были активно вовлечены в общественную жизнь. В рамках полисной демократии, они имели гражданские права. Народные собрания, выборные должности и коллегиальные органы были им доступны. Граждане могли выступать публично и вносить предложения на народном собрании[1]. Таким образом, наличие политических свобод и прав населения было ограничено. Как же при этом выглядела двойственная основа такой системы?

Античное ведение хозяйства не позволяло возникнуть политической демократии современного типа. Не случайно, рыночные по своей экономической модели, полисные государства Эллады были со временем включены в обширные царства, а позднее — в Римскую империю. Авторитарный политический режим в таких странах соединялся с наличием городского самоуправления, отсекавшего уже бедных граждан. Производственная система античности не претерпела за эти века резких изменений. Она основывалась на рабском труде, бывшем принудительным и, чаще всего, рутинным. Хозяин предприятия лично или через своего управляющего (нередко раба или вольноотпущенника) управлял делом[2].

Античный мир породил такое явление как фабрика. Позднее, спустя много веков, зародившийся здесь способ производственной деятельности был воплощен уже в средневековой мануфактуре. Фабрика древности была построена на основе разделения операций: работники выполняли только закрепленную за ними часть работы по производству того или иного продукта. Известно, что фабрики частично обеспечивали снабжение римских легионов. Благодаря ним военные соединения империи получали унифицированное снаряжение и оружие. Однако разделение труда на античной фабрике было разделением труда рабов[3]. Наличие такого рода — бесправного, не заинтересованного в труде, и являющегося собственностью — персонала в крупных и среднего размера мастерских не создавало никакой базы для некого демократического управления. Оно было не нужно владельцам предприятий, а их права защищали закон и силы всего государства. Ничем не отличалась ситуация в сельском хозяйстве и  торговле. Быть может только, владельцы лавок могли вознаграждать наиболее ловких своих продавцов. Но эта хозяйская милость ничего не меняла в бюрократическом характере управления.

Феодализм принес некоторую свободу в сельское производство. Крушение рыночных отношений в римском мире избавило крестьянина от нужды следовать за спросом. Он мог производить то, что требовалось ему лично и то, в чем нуждался (и чего требовал) его господин. Однако торжество в экономике натурального хозяйства не породило никакой хозяйственной демократии. Ее не оказалось ни в политической сфере, ни в производственной. Появление в городах жестких ремесленных коллегий — цехов тоже не стало основой экономической демократии. Коллективное управление и распределение доходов не требовалось для развития производительных сил. В деревне наличие общин было, как и в городе с его цехами, объединением семейных хозяйств, но не неким единым хозяйством.

Технический уровень производства в рабовладельческом и феодальном обществе оставался на невысоком уровне, какими бы внушительными не казались иные его результаты. Он не позволял возникнуть и развиться формам коллективного хозяйственного управления — экономической демократии, поскольку они не могли быть эффективными. Бюрократия управления господствовала и была результативна как в рыночной системе римского общества, так и в более поздней системе с преобладанием натурального производства.

Великая роль акций

Долевое участие в коммерческих предприятиях возникло очень давно. Оно существовало задолго до расцвета городов Эллады. Как утверждал, анализируя пример новгородского и московского купечества средних веков, советский историк Михаил Покровский, соединение капиталов в торговле было связано с малым их размером[4]. Однако и в эпоху римского «капитализма» долевое участие в деле было нормой, тогда как расцвет рабовладельческой экономики привел к концентрации огромных средств.

Товарищества или компании появились в Европе за тысячи лет до Великих географических открытий, сыгравших колоссальную роль в развитии капитализма. Это были закрытые акционерные общества, если применить к ним современную терминологию. Однако от этой формы — появившейся, прежде всего, в торговле — до акционерной организации крупного капитала да еще при государственном участии было еще далеко. Появление их произошло в связи с колониальной экспансией. Дело это потребовало крупных средств, правительственной поддержки и регулирования. Ни о какой свободной конкуренции речь не шла. Соревнование происходило между государствами. Испания соперничала в XV-XVI веках с Португалией[5]. Еще раньше в Венеции вся торговля была объединена под государственным началом. Частники получали лишь доход от своего участия в коммерческом «национальном деле».

В этих условиях управление являлось бюрократическим. И даже торговля акциями на бирже не изменила дела. Между тем именно появление этого института, по мнению Фернана Броделя, выделяет Европу на фоне стран Востока, где товарно-денежные отношения были зачастую больше распространены, но не привели к появлению фондового рынка[6]. Торговля акциями, отразившая появление открытых акционерных обществ, дала основу той экономической «демократии», что либеральные экономисты могут привести в защиту тезиса о единстве политической и хозяйственной свободы и самоуправления. Однако, этот тезис они вряд ли выдвинут: абсолютная монархия и акционерные общества не просто сосуществовали мирно на протяжении XVI-XVIII столетий, а находились в симбиозе. Это прекрасно показал в работе «От империи к империализму» российский исследователь Борис Кагарлицкий. Он, в частности, подчеркивал: без государства европейская колониальная экспансия была бы невозможна. И не было бы европоцентричной истории[7].

Открытые акционерные общества были образованы, прежде всего, как торговые монополии. Они всячески поощрялись государством, а иногда находились в его прямой собственности, что не мешало частным лицам (принадлежавшим как к аристократии, так и к буржуазии) получать от них немалые выгоды. К тому же, после векового кризиса XIV века в Западной Европе был образован союз ориентированных на рынок землевладельцев-дворян и торгового капитала. Богатство открывало путь к титулам, а их наличие вместе с землями, обеспечивало ренту — надежный источник средств. В таком положении ничто не мешало новоявленному аристократу играть на бирже или участвовать в больших торговых операциях[8].

Тем временем как торговый капитал на важнейших направлениях стал крупным, производство оставалось мелким. Торговые монополии ведали огромным количеством мелких партий товара, произведенных в разных частях света. Это мог быть лен и конопля из России, скандинавский лес и немецкие ножи, ткани из Италии и Фландрии. Возникшая потребность в  дорогих, однотипных и многочисленных товарах (корабли, снаряжение или оружие) торговые монополии удовлетворяли, раздавая большие заказы или создавая крупные по тем временам производства. Для того чтобы решать многочисленные задачи (от захвата и защиты рынков до закупок, организации поставок и сбыта товаров, а также манипуляции ценными бумагами), торговые монополии нуждались в бюрократической системе. И она должна была четко работать.

Промышленный капитализм и неолиберализм

Эра торгового капитализма продолжалась с XV по конец XVIII века, когда в Англии произошла промышленная революция. За это время возникла и получила развитие система управления акционерными предприятиями. Власть в компании принадлежала тем лицам, что контролировали большинство акций. Коллегиальность управления внутри подобного рода акционерных компаний свелась к распределению голосов по числу контролируемых акций. Такого рода «демократия» стала нормой для будущих столетий, едва только капитализм вступил в эпоху своего индустриального развития. Переход этот был связан с экономическим кризисом 1770-х годов, промышленным переворотом в Британии и революционными переменами в Западной Европе и Северной Америке.

Акционерные общества на волне Великой Французской революции стали восприниматься как нарушающие рыночные и гражданские свободы структуры, и попали под запрет. Было ли это пусть временной, но победой демократии над бюрократией в бизнесе? Скорее можно говорить об ударе, что с помощью политики нанесла по торговым монополиям мелкая производственная буржуазия. Однако спустя немного времени способ соединения средств через акционерные общества вновь потребовался экономике. Акционерные общества обеспечивали создание заводов, строительство железных дорог и образование банков, кредитовавших экономику. В новых условиях новым в управлении могло быть лишь устранение государства из акционерных обществ. Капитализм с этого момента встал на ноги.

За XIX-XX века глобальный капитализм в производственной сфере прошел путь от первых паровых двигателей и приводимых ими в движение ткацких станков, до конвейерного производства и автоматизации многих процессов. Еще в 1970-е годы многим казалось, что полное господство робототехники в производстве не за горами — наступит в ближайшие десятилетия. Это обещало изменить как всю экономику, так и систему управления предприятиями. Бюрократическая модель управления за столетия рыночного развития не ослабла, а скорее усилилась. Революция менеджеров, о которой было громко объявлено в середине прошлого века,  по своей сути была лишь кульминацией бюрократизации бизнеса. Хозяева выросших до транснационального уровня компаний располагали теперь мощнейшими управленческими вертикалями.

Бюрократическое управление эволюционировало вместе с капитализмом, лишь на верхнем уровне сохраняя коллегиальную систему. Голосование долями в компании — как во время собраний акционеров, так и в рамках  советов директоров (постоянных коллегиальных органов формируемых акционерами) — оставалось основой хозяйственной «демократии» в бизнесе. Миллионы наемных работников в корпорациях не принимали в процессе управления никакого участия. На уровне деклараций утверждается, что они являются одной семьей: дружным коллективом предприятия, некой командой. Но на деле в большинстве случаев рабочие  оставались привлеченными к процессу получения прибыли, чужими для владельцев и высших менеджеров людьми.

Научно-технический прогресс оказался к 2000-м годам недостаточным для того, чтобы существенно изменить систему управления. Отказ от паровой машины и замена ее электрическим током и двигателями внутреннего сгорания дали мощный стимул развитию производства, а компьютерная революция 1970-1980-х годов подарила иллюзию «новой экономики». Но изменилась прежде всего мировая система разделения труда, а контроль бюрократии над разбросанными по планете предприятиями остался прежним. Автоматизация торговли и оказания услуг шла в минувшие десятилетия крайне медленно. Рационализация организации магазинов происходила по экстенсивной схеме. Все главные решения в этой области были приняты уже в 1960-е годы. В производстве наступление роботов остановил дешевый рабочий из стран периферии. В погоне за ним капиталы двинулись по всему свету[9].

Экономика глобализации и бюрократия

Акционерные общества стран Запада в условиях кризисных 1970-х годов совершили рывок. Они развернули индустриальную экспансию. Вместе с тем, они выступили в большой политической игре противниками «излишней» свободы и независимости периферийных наций. Планета была разделена на множество локальных рынков труда, а компании могли выбирать наиболее удобный, тот, где рабочие были наименее защищены и наиболее дешевы. Такое положение оказалось мощнейшим противовесом технологического прогресса и придало бизнес-бюрократии ореол крайне эффективной и единственно-возможной управленческой формы.

Для владельцев предприятий никогда в истории еще не существовало потребности включить работников в процесс управления, а тем более позволить ему принимать решение о размере своего вознаграждения за труд. Характерно, что марксисты XIX столетия выдвигали требование рабочего контроля на предприятиях, а не коллективного управления, словно сознавая, насколько это может стать непростой задачей для занятых на отдельных операциях наемных работников. Опыт СССР тоже говорит не в пользу абстрактной идеи коллективного руководства. Советский Союз фактически создал аналогичную капиталистическим монополиям систему управления, да и сама организация предприятий была в эпоху «социализма» монополистической. К началу прошлого века в мире возникло немало первых монополий, что положило конец свободной конкуренции. Произошло укрупнение бюрократической машины бизнеса.

Неолиберализм стал теорией и практической методикой глобализации. Он еще более усилил бюрократическую мощь корпораций. Предельно жесткое эксплуататорское отношение к персоналу не позволяло бизнесу играть в гуманистические отношения. Даже такая форма как присутствие в руководящих органах той или иной компании делегата работников (профсоюзного представителя) стала восприниматься как чрезмерная. Собрания персонала проводились по инициативе руководства и для руководства. Персонал должен был получать ощущение причастности, но не более того[10]. От него ничего не зависело в управлении и только в области высоких — информационных — технологий, он мог участвовать в техническом руководстве делом. Подобные примеры имелись и на промышленных предприятиях Германии. Однако это являлось скорее исключением, чем неким правилом.

Вплоть до 2008 года бюрократия бизнеса была эффективна, поскольку результативной являлась сама экономика. Она росла, что позволяло строить большие планы на будущее. Однако, когда разразился мировой экономический кризис, обстановка изменилась. Высший менеджмент сделал из этого вывод: необходимо ужесточить управление, сделать штаты более рациональными, труд рабочих — интенсивней. Одновременно правительства многих государств начали аналогичное «экономное» наступление на население. Компании прижимали работника своими требованиями, а власти — своей «жесткой экономией». В результате кризис не был побежден. Он растянулся на много лет, поставив вопрос о качественных переменах в экономике и обществе.

Новая эпоха: предпосылки к изменению управления

В первые годы глобального экономического кризиса проявился дефицит политической демократии практически во всех странах. Острой оказалась эта проблема в Европе. Либеральная модель демократии позволяла властям проводить непопулярный и не санкционированный населением курс «жесткой экономии», реализуя через эту политику максималистскую неолиберальную программу. Сокращение социальных расходов шло нога в ногу с урезанием социальных прав. В рамках предприятий проводился сходный антикризисный курс. Он формально укреплял позиции бизнес-бюрократии, но расшатывал экономическое основание деятельности предприятий. Сокращение реальных доходов населения работало на усиление экономического кризиса.

Одной из составляющих глобального кризиса стал кризис углеводородной энергетики. Другой «частью» кризиса оказалось исчерпание возможностей удешевления рабочей силы. Китайские экономисты жаловались на дороговизну местных рабочих, что мешало удешевлению товаров. Корпоративный управленческий класс искал и не мог в последние годы найти выхода из сложившегося положения, так же, как неолиберальные правительства не могли побороть негативных тенденций в экономике планеты. Капитализм в своем развитии за годы кризиса вступил в фазу внутренней революции.

Экономика мира нуждается в структурном перевороте, а экономическая политика в смене всего вектора с неолиберального на создающий рост через сбалансированное развитие спроса и предложения. Ключевое значение для запуска нового подъема имеет удешевление товаров, появление новых их видов и новых отраслей. Все это требует решения задачи удешевления генерации электроэнергии, что позволит произвести «ренессанс робототехники», сделать выгодным широкое применение новых синтетических материалов. В результате таких изменений, часть из которых уже началась (разработка Андреа Росси генератора холодного ядерного синтеза и исследования других ученых) должны возникнуть предприятия нового типа. Низкоквалифицированных рабочих потеснит автоматизированная, энергоемкая индустрия с участием «дорогого работника». На этой базе автоматизация сможет шире проникнуть в торговлю и сферу услуг[11].

Вопрос занятости еще в рамках антикризисной политики должно будет решить государство. В рамках промышленных предприятий, компаний транспортной, обслуживающей и торговой сфер предстоящее уменьшение физического участия человека должно поменять внутреннюю структуру, сделав возможным большее участие работника в управлении. При этом полное разукрупнение предприятий во всех сферах экономики не произойдет до того момента, как станет возможно выпускать любые товары по индивидуальным запросам. Но подобное, вероятно, случится уже на новом этапе развития автоматизации.

В ближайшие годы может возникнуть общая для экономики потребность в изменении моделей организации и управления. «Демократия» собраний акционеров, вероятно, останется незыблемой. Однако на уровне решения технических задач роль коллектива может возрасти. Встает и другой, возможно, не менее важный вопрос — вопрос о вознаграждении. Размер заработной платы может начать зависеть не просто от рыночной ценности работника в данный момент, но от его заслуг. Противодействие со стороны рынка труда такой «щедрости» может быть организовано на уровне государственного законодательства. Точно так, как регулируется продолжительность рабочей недели, может регулироваться оплата труда в зависимости от статуса работника.

Альтернативные модели и оценка труда по заслугам

Учет заслуг может быть организован как на локальном (масштаб предприятия) так и общеэкономическом уровне. Старая корпоративная японская методика больше платить дольше работающим в компании сотрудникам лишь частично может выразить распределение вознаграждения по заслугам. Лаборатория социальных инноваций Cloudwatcher занимается исследованием возможных альтернативных моделей.

Новая система трудовых отношений должна иметь возможность определять уровень полезности того или иного сотрудника с точки зрения его коллег, а не только руководителя. В рамках современной экономики еще только складываются условия для применения новых подходов, поэтому говорить о конкретных результатах пока сложно.

Неолиберализм обернулся консерватизмом не только в технологической сфере, но также в области управления и вознаграждения. Работника старались не столько заинтересовать, сколько обязать и контролировать. Были разработаны различные схемы, где мотивация фактически была подменена вторжением менеджмента в рабочий процесс с целью его контроля и направления. Бюрократическая система управления и низкая заинтересованность работника в результатах труда оказались связаны, а разрыв этой связи через различные экспериментальные формы может дать в «экономике дорогого труда» отличный результат. Переход именно к такой хозяйственной модели необходим для преодоления кризиса, тогда как сам он связан с тупиком развития «экономики дешевого труда» — неолиберальной модели капитализма.

В исследованиях Cloudwatсher большое внимание уделяется уже существующим практикам вовлечения людей в другом ключе. В первую очередь лаборатория исследует, как функционируют сообщества в коммерческих и волонтёрских проектах. Также изучаются способы оценки трудовой деятельности в разных условиях. На основании этих исследований создаётся собственная модель отношений, называемая Банком заслуг.  

Подобный подход может оказаться востребован не только на уровне отдельных компаний, но и как база для общенациональной модели. Оставаясь в рамках рыночной экономики, «банк заслуг» может позволить выработать не рыночные механизмы вознаграждения для многих сфер общественной жизни. Он находится в противоречии с индивидуалистской психологией, что является хорошим базисом для изменения отношений между людьми. Место нездоровой конкуренции между сотрудниками, нередко наносящей немало вреда делу, может занять поиск эффективной командной работы. В условиях, когда трудовая деятельность носит не рутинный механический, а более сложный — творческий характер, это может оказаться чрезвычайно ценным.

Было бы неверно сводить все возможности нового времени к какому-либо одному проекту. Они неизбежно будут возникать по мере того как будут все более проявляться слабости бюрократической системы управления, всей организации экономики, отраслей и отдельных предприятий. Кризис является здесь отличным инструментом коррекции. Но как она должна производиться решать должны люди.